Чайхана — для всех! Часть первая Искусство

Николай КРАСИЛЬНИКОВ

Что такое чайхана?
Это дом, где нет вина.
Но зато наговориться
Можно будет допьяна.

М. Левашов

Жаркий полдень… Над тротуарами нависли кроны могучих чинар. Но и широкая тень под ними не спасает. Духота. Парит от асфальта, бетонных плит, от листвы, сморенной лучами и пылью. Раньше, прыгая вприпляску, точно босоногие загорелые ребятишки, повсюду журчали арыки. Чистые до камушка. Несли прохладу по многочисленным улочкам и улицам. Природные и рукотворные регуляторы воздуха, естественные кондиционеры. Но где эти арыки? Исчезли, ушли под землю, забраны всемогущими госдэвами «Водоканалом» или «Минводхозом»?
У кого спросишь,  где узнаешь…

Приходят на память светлые журчащие строки Ахматовой: «Своё бормотали арыки, и Азией пахли гвоздики…» Написанные когда-то в этом городе, приютившем прекрасную женщину, великого поэта. Но даже такие слова бессильны перед адским пеклом современного мегаполиса.
– Где твоя знаменитая чайхана? – ища спасения, приятель-москвич жалостно смотрит на меня. – Ну, та самая, для стариков…
– А-а, – понимающе киваю я. – Там!
Мы медленно сворачиваем за угол нового многоэтажного дома. Жара расслабляет мышцы, сморила вконец.
Вдруг откуда-то веет снеговым облаком. Галлюцинация, как в пустыне?.. Из-за поворота, услаждая обоняние и зрение, появляется большая синяя машина. Впереди себя она неторопливо проносит плотный фонтан брызг. В лучах солнца  они дробятся на миллионы алмазных капель, превращаются в прохладные  переливчатые полотенца радуг. И тут же снова тают, как сон, как наваждение.
«Поливалку» с боков почётным эскортом сопровождает ватага белесых, загорелых до цвета суглинка пацанов. В сползающих мокрых трусиках, с визгом и хохотом, они исполняют немыслимый танец папуасов.
Машина торжественно проплывает мимо, шофёр предусмотрительно сигналит, чтобы отошли, чтобы не облить – да где там! В нас, сорокалетних, мгновенно просыпается  босоногое детство. Стараемся только не визжать. Нас окатывает с ног до головы. Ах, хорошо… Поливомоечная и пацаны удаляются. А мы с приятелем смотрим друг на друга  и беспричинно хохочем. Кажется, даже влажные лица помолодели. Но влага на коже, одежде, на сандалетах быстро высыхает, словно кто невидимый гладит утюгом – вон даже парок струйкой поднимается. И вдруг становится очень-очень грустно. Такое чувство, будто раскалённое сердце попало под ледяную струю и пошло трещинкой…
– Что случилось? – спрашивает приятель. Надо же, заметил…
– Ты понимаешь, нет уже той чайханы, – выдавливаю я.
– Как это нет?
– Ну, поломали… Снесли… Ещё в прошлом году. Забыл совсем. Жара эта, будь она проклята, морок…
– Ничего, бывает, – задумчиво успокаивает приятель, себя ли, меня… – И у нас всё сносят и сносят. Пойдём в другую.
– В другую так в другую, – соглашаюсь я.
Но какой-то праздник в глубине души уже угас… Верно подмечено: человек с годами привыкает к старым вещам, к местам встреч. К базару, где раз в неделю делает необходимые  покупки… Привычка незаметно перерастает в привязанность. И трудно с этим не считаться, куда труднее потерять. Близкие говорят, что в последнее время я чересчур стал сентиментален. Старею, что ли? Далась мне эта ветхая чайхана… Мало их, что ли, в городе. Вон сколько понастроили новых. Чистых, просторных, светлых. Стекло и бетон. Есть вентиляторы, даже кондиционеры. Взять, например, кафе «Голубые купола», куда мы направляемся. Затейливый, экзотический вид снаружи и внутри, микрофонтаны вокруг, зелень. Хочешь, за столик садись, хочешь, забирайся на тахту, убранную курпачами и подушками, подогни по-восточному под себя ноги и гоняй чаи сколько заблагорассудится. Официантки в крахмальных фартучках обслужат. Архитекторы всё предусмотрели! И даже те самые перепёлки на винограднике – непременные атрибуты всех чайхан на Востоке – сидят в клетках, покрытых цветными платками. Ждут своего часа, чтобы усладить песней слух самых взыскательных посетителей.
Лепота, одним словом. Отдыхай не хочу, посреди нарастающей городской сумятицы.
И всё-таки… Отчего память каждый раз возвращает меня в ту чайхану для стариков? И кто её так назвал? Ведь там, сколько помню, всегда можно было встретить и молодёжь, и  людей зрелых, не одних стариков. Студентов, рабочих, интеллигенцию. Чайхана для всех – так было бы правильнее и справедливей. Однако старые названия всё же живучи, и пусть они живут. Названия городов, улиц, площадей, чайхан… Пусть питают добрые воспоминания, ежели таковые были.

… Мне пять лет. Хорошо помнится то утро жизни. Стираются в памяти многие, даже совсем недавние радости, обиды, даты, а это почему-то живо. Как старая, когда-то любимая игрушка: возьми в ладони, протри хорошенько – и всё вернётся, будто не ушло навсегда…
Воскресенье… И можно спать сколько угодно. Но сквозь полусон чую, как по белоснежной простыне ползёт золотой жук. Наконец с трудом открываю один глаз – осторожно так нацеливаюсь, и – хвать его рукой!
В ладошке у меня оказывается тростинка, а вовсе никакой не жук… Но всё равно почему-то весело. Ведь рядом стоит отец и заразительно смеётся. Большой, сильный. Наклоняется, загораживая солнце. Подхватывает меня, подкидывает к потолку, кружит… От солнечных лучей, от запаха одеколона – отец, видимо, только что побрился, – и просто от хорошего настроения в комнате становится сказочно-волшебно, таинственно-счастливо. Будто сами собой двигаются стулья, взлетают занавески.
На шум прибегает мама.
– Что тут творится? – удивленно застывает на пороге.
– Одевайтесь. Вместе идём на базар, – объявляет отец.
На базаре я пока ещё не бывал, но знаю, что именно оттуда являются всякие вкусные вещи – дыня, яблоки, халва, красные леденчики-петушки на палочке… Базар – это значит праздник.
– Ур-ра! – я до боли бью в ладоши.
Весь этот день превращается для меня в головокружительно-разноцветную карусель, как весь мир детства. Я бы ничего не разглядел сквозь гудящую многосотенную толпу громадного старогородского Октябрьского рынка, если бы отец не посадил меня на плечи. С такой высоты я вижу всё… И нисколько не страшно, чувствую себя уютно, как, наверное, на верблюде, что иногда чинно, гуськом проходят ещё по городским улицам.
Боже мой, чего только нет на пиршественных прилавках базара! Гранаты, яблоки, абрикосы, персики, инжир; виноград – сочные влажные кисти, и сухой кишмиш – золотой, гранатово-чёрный… Рядом горки звонких орехов, миндаля, испещрённого дырочками-точками, арахиса, семечек… Разноязычный говор и одинаковые улыбки, смех, хохот, стук весов и звон монет. Шуршанье бумажных денег и лёгкое хлопанье по рукам – добрый знак завершения купли-продажи.
А горы золотоспинных дынь, полосатых и мраморных арбузов!
Людская речь и смешные вопли ослов, торопливые понукания их хозяев в халатах, тюбетейках, чалмах: пошт, пошт! Расступитесь, расступитесь! Аппетитный запах шашлыка и сизый дымок от рыбожарки… Я растерянно-радостно заворожён небывалой для меня доселе картиной, мне хочется всего – и ничего в отдельности: только бы смотреть и смотреть. Мама деловито покупает и покупает. Старенькая кирзовая сумка её – такие у всех – кажется бездонной. Наконец чуть ли не силой отец забирает её у мамы.
– Как же ты понесёшь? – вздыхает она. – Тяжело ведь… Да ещё наследничек…
– Ничего, – отвечает отец, и я, не видя, чувствую, как он улыбается: – Своя ноша не тянет.
У него не зажила еще рана с войны, но семейные заботы, видно, лечат лучше врачей… Нагруженный, он и впрямь становится похож на большого доброго верблюда.
И вдруг в этот размеренный хаос базара, чад, шум, крик, врывается, всё покрывая, «архангельский» глас длинной медногорлой трубы: вау-а, вау-а, вау-а!
Во-он неподалеку от нас здоровенный дядька в зелёном чапане, подпоясанный платком-бельбагом, поднял её к небу и дует. Только  щеки вздуваются и опускаются, как мячи. Широкий раструб сверкает на солнце, и голос карная кажется голосом самого солнца.
– Вау-а, вау-а, вау-а! – гремит торжественно и солнечно над базаром.
Следом за трубой лихо ударили бубны, затейливо запели дудки-сурнаи.
Народ остановился: что-то обязательно будет…
Отец опустил сумку к ногам, поднял ко мне лицо:
– Смотри!
Справа от меня по канату с шестом в руках шёл мальчик. Высоко – будто прямо в небе. Даже не шёл – парил, как птица. А был он чуть постарше меня. В красных сапожках и голубой рубашке. Рядом с ним скользил отец, а может, старший брат…
– Канатоходцы, – тепло произнёс отец.
А мама зачем-то крепко взяла его под руку. Словно это мы с отцом скользили в небе по тонкой ниточке, и она боялась…
А я тогда впервые испытал чувство зависти – к тому мальчишке! Какое светлое, поднимающее чувство – зависть не к низкому, к высокому.
… Потом мы рассматривали глиняные игрушки. Они были расставлены прямо на земле, на камышовой циновке. Кого здесь только не было! И страшные, хоть и маленькие дракончики, и добрые баранчики с загнутыми рогами, и крохотные козлики, и готовые взлететь крылатые кони-тулпары.
– Бери. Якши игрушка, – сказал мастер-продавец, пожилой узбек в яхтак-рубашке, подпоясанной шёлковой верёвочкой.
– Ну, какую возьмем?.. – наклонился отец ко мне, видя мой задумчивый интерес к этой сказочной галерее.
– Эту, – ткнул я пальцем в коня-тулпара.
Красивая статуэтка! Её делал настоящий мастер – усто. Это уже я понял взрослым человеком. Отец не стал торговаться, он никогда не умел торговаться, да и стоило такое подлинное искусство совсем недорого.
Статуэтка простояла у меня на книжной полке – как память о счастливом дне детства, как напоминание о крылатом вдохновении – до того самого печально-известного землетрясения…
Всякий базарный день должен венчаться добрым отдыхом, празднично, как и всякий труд. Это часто любил повторять отец. Он повёл нас в чайхану. Чайхану для стариков.
Знали безвестные чайханщики, где, на каком перекрёстке или улице строить такое нужное, необходимое для всех заведение! Чтобы людям с работы, с базара, с устатку было где расслабиться, побеседовать, посмеяться, набраться жизненных сил…
Отец заказал два чайника чая и всяких сладостей: пашмак – рассыпчатые сладкие мучнистые соломки, спрессованные в кирпичики,  парварду – крохотные белые подушечки, и сахар – навват – янтарные кристаллы. Говорят, этот сахар готовят из чистого виноградного сока. И он полезен от головной боли – так утверждала мама.
Я отчаянно дул на чай в пиале – остужал и уплетал за обе щеки праздничные сладости.
Кругом – за столами, на широченной хан-тахте – сидели мужчины и женщины, иногда с детьми, нарядные, тоже, видимо, с воскресного базара. У ног – сумки и авоськи с овощами, арбузами и дынями, всякой прочей снедью.
Я торопливо отхлебывал из пиалы и всё оглядывался по сторонам. На старые, выцветшие, как бы с таинственно ускользающим узором паласы, на стены, разрисованные павлинами и индийскими красавицами. На чайханщика, усатого здоровяка. Лицо его издалека казалось медным, как огромный самовар за спиной. А за ухом неожиданно торчала розочка.  От лампы к лампе запросто перелетали горлинки. Они совсем не боялись посетителей. Глубоким грудным гульканьем как бы до краев наполняли своды старой чайханы, её прокопченные, притемнённые углы.
И от  всего этого маленькому сердцу моему, в незнакомом помещении, среди множества людей, было так уютно, словно я находился у себя дома.
За соседний столик сел белобородый старик. Он был почему-то в строгом сером кителе с накладными карманами, а голову венчала тюбетейка-ферганка. Старик несколько раз перелил чай из чайника в пиалу и обратно. Потом отпил глоток и стал вытаскивать из карманов какие-то фигурки, очень напоминающие птичек. Когда ими была заставлена часть стола, старик, видимо, заметил мой любопытный и изучающий взгляд. Глаза его озарились ответным теплом, он поманил меня пальцем:
– Иди, бола, сюда!
Я соскользнул со стула и под удивленными взглядами отца и матери подошёл.
– Бери игрушка, кароший игрушка, – сказал старик. – Внукам купил.
Я взял глиняную птичку – это оказалась свистулька – и от радости даже забыл сказать спасибо.
Отец хотел, было, расплатиться с добрым стариком, похожим на Хоттабыча, но тот только замахал руками.
Так памятно-празднично закончилось мое первое знакомство с чайханой. И не знал я тогда ещё, малец, что она подарит мне потом многие часы отдыха, бесед, встреч с интересными людьми – этот островок в стремительном потоке быстробегущей жизни.

… Приятель-москвич совсем увял. И угораздило же его попасть в наш город в такую жару. Я-то ничего, я как-нибудь стерплю, не впервой в Азии рождённому. А приятель прямо-таки обливается потом. Носовой платок его хоть выжимай. И ведь какое звучное название у самой жаркой поры лета – саратан… Ничего, будет что вспомнить потом приятелю в январские российские морозные вечера. Когда лёд гладок и звонок, как хрусталь, и бесконечные снежинки с неба – как в повторяющемся сне…
Кстати, пока дойдём до чайханы, неплохо было бы выпить по стакану ледяной шипучей газировки.
Но где же вода? Впереди на раскалённом тротуаре у автоматов замаячила длинная змееобразная очередь. Она, казалось, еле двигалась. Пристроились в хвост, наскребли в карманах медяки. Не скоро добрались до желанных стаканов.  Выбирать не приходилось: сироп был  одного неопределенного сорта. Приятель торопливо пропихнул в щель свою трехкопеечную монету. Она металлически скребнула по нутру автомата и… застряла. Бедный приятель, только что пребывавший на волне предвкушения, моментально сник. Я тоже стоял обескураженный. Хорошо, рядом оказался находчивый мужик в соломенной шляпе – таких в городе нынче с огнем не сыщешь.
– Щас я его! – сказал сострадательно незнакомец и грохнул кулаком по автомату.
Брызнула, шипя, холодная, желанная… безвкусная вода…
Приятель с жадностью выпил. Однако с грустью прокомментировал:
– Жулье, кругом одно жулье. Словно не людей, лошадей поят…
Я тоже сделал два-три глотка и вылил остаток.  Неприятный осадок во рту и на сердце. С кого спросишь за испорченное настроение? Автомат есть автомат. А кто там манипулирует…
Люди моего поколения и старше хорошо помнят Ташкент доземлетрясенческий.
С наступлением жары на улицах открывались фанерные будки, «расцветали» белые полотняные тенты, под которыми продавали газировку. Продавцы – обычно мужчины и женщины пенсионного возраста. Очередей что-то не припомню, а вот некоторых самых колоритных «газировщиков» помню до сих пор. Не я один, наверное, многие старожилы города помнят уютную будку с газ-водой дяди Натана (Натана Яковлевича) на перекрестке улиц Энгельса и Первомайской. Он, как говорится, был «газировщик» милостью божьей. Хотя это кустарное слово дядя Натан не любил, а называл себя непонятно и гордо: сатураторщиком. Эту специальность он ещё чуть не подростком привёз из Одессы. Но главное, конечно, не в названии, а в результате.
Иногда в зной он бесплатно поил нас, пацанов, натуральными фруктовыми водами, всегда холодными, приятно брызжущими в лицо, шибающими в нос. Во рту ещё долго оставался вкус знаменитой «крем-соды», или «дюшеса»… Поэтому, должно быть, и запомнилось это на всю жизнь.
… Чтобы ободрить гостя, я решил по пути отвлечь его, ввести, как говорят учёные, в «историю вопроса»…

… Саратон. Дон-Дон… Словно бубен… Туго натянутая ослиная кожа, подогретая на костре, стучит прямо в висок: са-ра-тон… Дон-дон…Нет, нельзя правоверному на Востоке без чайханы, ну, никак нельзя. Видимо, так было задумано самим великим Аллахом.
Чайханы обычно строились на перекрестках больших дорог, у базаров, караван-сараев и бань. Словом, там, где должны быть люди и где им должно быть хорошо.
Потому чайханщик должен быть непременно добрым и общительным человеком. К недоброму никто не пойдёт. Чайхана – это место, где можно утолить жажду в жару и согреться в холод, поесть, поговорить по душам с другими людьми. В чайхане испокон веку настрого запрещено сквернословить (не путать с острословием!), ругаться, распивать спиртное… Сюда люди приходят отдохнуть после праведных трудов.
В стародавние времена это были обычно кожевенники, гончары, сапожники, кузнецы, чеканщики, торговцы, ткачи, арбакеши, водоносы…
Особым почтением пользовались святые странники – дервиши-каляндары. Они могли жить в чайханах месяцами, питаясь бесплатно или пользуясь подаяниями добрых людей.
Были,  конечно,  в городах и «чёрные» чайханы, о них трудовой люд отзывался нелестно, опасливым шёпотом. Там собирались картёжники-кумморвозы, опиомокурильщики и всякий прочий тёмный или несчастный сброд.
Настоящая же чайхана обычно строилась на виду и обязательно над речкой или арыком. Чтобы в жаркий полдень ласкали прохладой вода, косы зеленых талов, навевал сладкую дремоту скрип водяного колеса – чигиря, поднимающего воду из арыка.
Если же поблизости не было ни речки, ни арыка, то непременно рыли искусственный водоём – хауз.
У крепкого чайханщика всегда под рукой два-три верных помощника. Обычно с этой должностью справлялись, да с какой охотой, подростки. Таскали ведрами воду для самовара внушительных размеров, разжигали огонь, мыли и подавали посетителям пиалушки и чайники.
В чайханах устраивались и азартные зрелища – перепелиные бои, по свободным дням состязались аскиябозы – острословы. И тогда воздух в округе сотрясался от многолюдного хохота до поздних звёзд…

… Совсем было раскисшие от жары мы с приятелем-москвичом пересекли пустой в этот послеполуденной час перекрёсток и очутились, наконец, под столетними платанами. Однако и густую их крону пробивали всесильные лучи. Со стороны набережной Анхора пахнуло вдруг живительной прохладой. Как мало порой нужно для счастья человеку! Мы немного оживились, ускорили шаг. Показалась река с зеленоватой быстробегущей водой. Когда-то она отделяла старую часть города от новой, местную от европейской, теперь об этом мало кто помнит.
На берегу вовсю резвились пацаны. Бухались с лихим визгом прямо с моста вниз головой, парили «ласточкой» или просто ныряли «солдатиком» – руки по швам… Поднимали каскады брызг.
По воде, хохоча, плыли чёрные и русые головы. Вот где вечное веселье!
– Присядем? Передохнём? – взмолился приятель.
– А что! Можно, – понимающе улыбаясь, согласился я.
Плюхнулись на свободную затенённую скамейку у самой воды. Благодать! Отчетлив запах  снега с далёких горных ледников,  – вода донесла свою свежесть оттуда.
– Видишь вон ту пирамидальную башню? – кивнул я приятелю.
– Ну. А что?
– Сейчас там ювелирный магазин. А раньше, более ста лет назад, как раз на этом месте находилась чайхана с глубоким полуподвальным помещением. Теперь об этом никто не знает. Разве что один-два историка…
– Чем же была примечательна эта самая чайхана? – в голосе приятеля не показное любопытство.

… Василий Васильевич Верещагин, великий русский художник-баталист, патриот и просто смелый человек, одним из первых европейцев оказавшись на далекой азиатской окраине, стал буквально одержим неведомым доселе ему знойным Туркестаном. Его величественной красочной архитектурой, просто улочками, шумными базарами, одеждой…
И, конечно, как всякий большой художник, он, гуманист, не мог, не имел  права не видеть и нищету, убожество, язвы. В один из дней с местным приставом Василий Васильевич, как всегда, захватив с собой этюдник, отправился в старую часть города. По пути обязательно встретится что-нибудь интересное. Так они и набрели на эту чайхану. Спустились в полуподвал… и оказались  в опиомокурильне. Обездоленные люди сидели или лежали, отрешённо взирали в потолок. Рядом трубки с недокуренным ядом – гашишем… Курильщики пребывали в раю. А наяву – лохмотья, босые, в коросте, ноги, сломленные судьбы.
Василий Васильевич писал в своих блистательных путевых очерках: «Зрелище, представившееся моим глазам, навсегда запечатлелось в моей памяти: вся кампания дуванов (нищих), угощавшихся опиумом, столпилась у стены; все сидели, подобно обезьянам, прижимаясь, друг к другу, чтобы хоть несколько спастись от холода. Многие из них только что проглотили свою порцию яда; лица их выражали тупость, рот был полуоткрыт, у них шевелились губы, как бы желая произнести какие-то слова. У других голова была сжата между коленями; они дышали с трудом, мускулы их иногда сокращались, и члены сводило».
За один сеанс художник запечатлел будоражащую ум и сердце страшную сцену. Произошло это в 1868 году. Сейчас картина «Опиумоеды» находится в музее искусств Узбекистана.

… Вода, зелень умиротворяют. Уносит дурные мысли. И память, как на крыльях, опять легко возвращает меня в чайхану для стариков. Да, человек вспоминает всегда то, что ему очень нужно. А сегодня нам нужна была чайхана. Нет, нет, не для экзотики. Утолить жажду, и духовную в том числе.
«Чайхана для стариков» была построена в начале прошлого  века. Возвёл её на скудные средства бывший арбакеш Юсуф, по происхождению уйгур, выходец из Синцзяня. Каркас её был деревянный, и выложена она была из сырца, по-местному, гуваляка. Оштукатурена… Окна выходили в небольшой сад, где под деревьями персика и алычи поблескивал небольшой водоем – хауз. Из него брали воду для кипячения чая. И говорят, не было вкуснее её во всём городе. Может быть, потому, что из-под земли бил крохотный родничок, да и грунтовые воды находились близко.
Строилась чайхана хашаром – по доброму древнему обычаю: с добровольной помощью махаллинцев. Мастеровито, добротно и одновременно легко, с учётом сейсмичности, – самоучки-архитекторы непременно учитывали и этот фактор.
Кстати, забегая вперёд, скажу, что памятное землетрясение 1966 года эту стародавнюю чайхану не тронуло. Оставило две-три трещины, и то незначительные.
Чайхана эта сразу  прославилась, прежде всего, лагманом. Знаменитым уйгурским лагманом, который искусно выделывается вручную. Немного разбогатев, Юсуф, сам отменный повар – ошпаз, привлёк настоящих мастеров этого  дела. Лагман продавался только днём, в обед. И сюда, бывало, съезжались гурманы со всего города. А в остальные часы, с утра и до поздней ночи, чайхана служила посетителям по своему прямому назначению.
Не остывая, кипел-фыркал великан-самовар, звенели пиалушки, мелькали  в руках мальчиков-разносчиков пузатенькие чайники с зелёным или чёрным чаем – какой по душе. Тут же можно было заказать местные сладости. Прямо из тандыра – горячую, хрустящую, ароматную лепёшку с тмином.
Иногда лепёшечник сам, чтобы снять пробу, кидал раскалённую лепёшку  в струи пробегавшего тут же арыка, таким способом остужая. Отломив кусочек, прожёвывал на виду у людей, чтобы все видели – вкуснотища! Значит, можно продавать.
С чайханщиком обычно не расплачивались, – это дело считалось деликатным, доверялось совести. Каждый оставлял мелочь на подносе или прямо на войлочной кошме с края помоста, где сидели посетители, – кто сколько мог или хотел. Мальчики собирали плату и относили румянощёкому чайханщику.
А если у кого и вовсе не было чем заплатить, не беда, – Юсуф прощал. Авось когда-нибудь заплатят… Угощал в кредит.
Как-то поэт Азиз Абдураззак рассказал мне, что в этой чайхане некогда сиживал поэт-демократ Фуркат. Возможно, и тут в его душе рождались трепетные строки газелей, едкие стрелы фардов. А может быть, это легенда. Как знать?.. Но спустя многие годы здесь действительно любили отдохнуть знаменитые писатели – задумчивый Айбек, кипучий Гафур Гулям, мудрый и насмешливый Абдулла Каххар.
Подростком я не раз их видел, проходя мимо, когда они сидели за столиком или на тахте в окружении друзей или почитателей, пили чай, о чём-то спорили или увлечённо рассказывали, внимательно слушали сами…

Чайхана… Нет, не только экзотикой привлекала она русского человека со второй половины прошлого века. Была в ней и впрямь какая-то притягательная сила. В чайхане делились самыми свежими новостями, приносимыми, между прочим, безошибочно «беспроволочным телеграфом» – молвой людской. Заведение это заменяло простому малограмотному люду газеты и кино, которого тогда ещё не было здесь в помине…
В городских и пригородных чайханах сиживали и прославленные исследователи края – Семёнов Тянь-Шаньский, Северцев, Мушкетов, Корженевский… Здесь они отдыхали и набирались сведений перед очередным многотрудным путешествием по пескам, пустыням и недоступным горам малоизученной тогда Средней Азии, подбирали надежных проводников.
С начала нашего века уже не один русский художник черпал здесь своё вдохновение.
Кто только не живописал чайхану! К.Петров-Водкин, П.Кузнецов,  В.Рождественский, О. Татевосян, П. Беньков, М. Курзин, А. Николаев (Усто Мумин)… Многие из этого славного ряда повидали мир, писали с натуры Париж, его уютные кафе, но и нашу чайхану не могли обойти вниманием.
Картина же А.Волкова «Гранатовая чайхана» экспонировалась во многих выставочных залах мира. Ею восторгались ценители живописи в Англии, Франции и США.
Интенсивный, глубокий, очень напряженно звучащий и как бы светящийся изнутри цвет, выразительные, взятые крупным планом фигуры и лица… Создаётся романтически возвышенный, символический образ, сообщая самому обыденному быту народа значительность, одухотворенность и монументальность.
Но не только художники вдохновлялись простым этим заведением, доступным каждому человеку.
Май 1921 года. Только что отцвели ташкентские сады. Солнце золотым бубном ныряло в зелёной кипени листвы. Вот в это-то  благословенное время местные друзья и поклонники Сергея Есенина повезли гостя в недалёкий ташкентский пригород – живописное местечко Келес.
Как и положено, в таких случаях, у тамошнего гостеприимного хозяина накрыли богатый дастархан. Праздничное настроение, прохлада журчащего неподалёку арыка,   музыка и пляски, восточные сладости – после ещё полуголодной и сирой России – восторженному поэту показались чуть ли не эдемом.
Меж гостями радушно «проплывал» с чайниками и подносами сам чайханщик, по случаю знатного гостя облачённый в яркий халат, подпоясанный шёлковым платком-бельбагом. Из-под тюбетейки задорно торчал пучок пахучего индийского нарда, именуемого узбеками чёрным райхоном. Лицо, медное от огня и пара, светилось довольством.

2 комментария

  • Фото аватара tanita:

    Николай, как же я помню эти кирзовые сумки-кошелки ! Такая была у моей мамы. Она в газете работала. В "Правде Востока". И как-то перед праздником затариласьв буфете. Почему она возвращалась домой пешком? Чаще всего их развозили на машине. А тут какой-то поганц вырвал у нее сумку и смылся. Как мы все расстраивались… с продуктами -то было не очень. А было это в году пятидесятом. И райхон за ухом у чайханщика и не только… все очень родное. а рынок с канатоходцами! Я тоже такое видела, только циркачи шли на ходулях, а вместо лиц были раскрашенные маски. Канатоходцев я видела в парке Горького…

      [Цитировать]

Не отправляйте один и тот же комментарий более одного раза, даже если вы его не видите на сайте сразу после отправки. Комментарии автоматически (не в ручном режиме!) проверяются на антиспам. Множественные одинаковые комментарии могут быть приняты за спам-атаку, что сильно затрудняет модерацию.

Комментарии, содержащие ссылки и вложения, автоматически помещаются в очередь на модерацию.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Разрешенные HTML-тэги: <a href="" title=""> <abbr title=""> <acronym title=""> <b> <blockquote cite=""> <cite> <code> <del datetime=""> <em> <i> <q cite=""> <s> <strike> <strong>

Я, пожалуй, приложу к комменту картинку.