Воспоминания дады. Часть восьмая. Наши дяди и другие родственники История Ташкентцы

Пишет Гульнара Зуфарова.

НАШИ ДЯДИ И ДРУГИЕ РОДСТВЕННИКИ.

У нашего деда было пять сыновей и одна дочь.
Старшие сыновья:
1. Мухамадаминходжа (1867-1934).
2. Орифходжа — мой родной отец (1880-1909).
3. Рауфходжа умер в 18 лет.
4. Саидалимходжа (1884-1963).
5. Шарифходжа – мой отчим (1894-1958).
Дочь — Пошшахон.

Я хорошо знал о жизни моего дяди Мухаммадаминходжи. Каждый год летом я по 3-4 раза навещал его. Когда я приезжал, то у его жены Бахрихон всегда были её три сестры: Саломхон, Адолхон, Муборакхон и 4 брата: Нуриддинходжа, Эшонходжа, Мухиддинходжа, Бурхонходжа, кроме того, там всегда было несколько её дядей со своими детьми. Все эти бездельники ежедневно собирались в этом доме. Никто из них не работал, и каждое утро  родственники как мухи «гудели»  в доме. Дядя торговал в Туркмении. В Ташкент он приезжал 2 или 3 раза в год жил по 15-20 дней, в течение этих дней он завершал все свои торговые операции и снова уезжал. Даже когда он приезжал в Ташкент, он был вне дома занят различными делами. Во дворе всегда бесконечное количество родственников, которым даже не хватало курпачей и подушек. Ворота на улицу всегда открыты 24 часа в сутки.

Я в доме моего дяди, обычно, с двоюродным братом Саидакбарходжой  (1903-1928гг, умер от желтухи) играл во дворе под летним навесом допоздна-до 1-1:30 ночи, а потом ложились спать. Количество ночующих достигало 10-12 человек. Говорили свободно, громко смеялись. Кто-нибудь из засыпающих говорил: «Замолчите со своими разговорами что-ли!», а второй орал: «Сами заткнитесь!». Кто-то уже из угла храпел, а кто-то завидовал: «Как он сладко спит!», а другой: — «Как зеленый кот мурлычет». Все дружно хохочат. В мгновение ока подновляют чилим (кальян) и живой и мертвый тут же начинают потягивать чилим булькая или стуча (длинная трубка проходит через воду и она булькает), разговор становится громче. Тётя начинает возмущаться: «Замолчите вы наконец или нет? Дайте, в конце концов, спать!». Наконец вы устаете и не замечаете, как погружаетесь в сон. Просыпаетесь, когда уже стучат в ворота (в открытые ворота стучатся, конечно, посторонние люди). Тётя из айвана: «Абай, эй Абай, посмотри там, если лепёшечник, возьми у него 20 лепёшек и 6 патыров». Не проходит и пяти минут, как снова стук в ворота. « Абай, сбегай возьми 6 мисок молока!».  Заходит мальчик с каймаком, вслед за ним стучится другой- взяли две крынки простокваши. Все это Абай-ака записывает в маленькую записную книжку. Утром, гостям из 10-14 человек на завтрак подают лепешки, катык, каймак и др. К 4 членам семьи не меньше 4-5 родственников заполняли «вакуум».

Через 2-3 месяца мой дядя расплачивался с пекарем и  с молочником, затем спускался в гузар и расплачивался с бакалейщиком. Затем на 2-3 дня приезжал к нам, что бы проведать своих родителей (моих бабушку и дедушку). Отцу он привозил рубашки, штаны, кяуши, махси (сапоги, которые одеваются с калошами), туфли. Матери привозил платье, лозим (часть национального костюма), платки, кяуши. Жёнам своих братьев-снохам дарил по 8 отрезов на платья, детям-всякие диковинки, особенно мне и брату. Он привозил кроме одежды карандаши, ручки, тетради, точилки для карандашей, кошельки, цветную бумагу. Мы видели, как он поздно приезжал. Как жаль, что мы для дяди не сделали ничего стоящего. Я не ошибусь, если скажу, что мы два брата выросли в его одежде и выучились благодаря дядинным тетрадям и ручкам. В отличии от дяди, на тетю-амму (сестру моего отца), мы работали  12 месяцев в году — пасли её скот: коров, баранов, содержали её кур. Она хотя бы раз подарила копеечную тетрадь или один листок бумаги. Нет, этого никогда не было. Мой дядя в 1913 году купил один из садов своего родственника и постоянно стал жить в Ташкенте, так как торговые дела остановились. После смерти моего деда он переехал к нам в кишлак, получив наследство (землю). Получив от отца наследные земли, 70-и летний пожилой человек работал до 1927 года. Он вырастил двух здоровых сыновей, сидящих целыми днями  в тенёчке в прохладе, а сам с утра до ночи работал под палящим солнцем. Непривыкший к труду в 1922 году умер один из трех сыновей от болезни, через год умерла его жена. Два сына желая помочь отцу могли работать в поле не более 10 минут. Тут же они получали «солнечный удар» и у них шла кровь из носа. Отец, боясь, что они заболеют и ему надо будет ухаживать за больными, не просил их помогать. В 1928 году он поменялся с нами на наш городской дом и нашел работу ночного сторожа. Саидакбарходжа-ака заболел туберкулезом и через 4 месяца умер. Мой дядя Мухамадаминходжа умер в 1934 году в нищете, голоде и нужде. Через короткое время умерла и его вторая жена Салам-кенайим.

Большую часть дома, после смерти моего дяди, получил его младший брат Саидалимходжа-ака. Из благородного, великого рода в нашем доме остался только  сын Мухамадаминходжи больной Ганиходжа, который прожил до 1938 года. Его жена Башоратхон, после смерти моего дяди (ее свекра) со своей единственной дочерью бросила больного мужа и вышла за муж за другого. Выросший в шелках, не знающий труд, Гани-ака не мог содержать жену. Бедная женщина поступила на работу, 3-4 года работала и все жили впроголодь. Наконец она нашла себе ровню и ушла к нему. Из-за того, что в нашей махале, все были близкими и дальними родственниками, Ганиходжа-ака не голодал. В 1938 году 16 августа Ганиходжа умер и на этом закончился его род. Умер Гани-ака когда я был на преддипломной практике на станции «Арысь». Во главе с моей тётей Пошшохон его похоронили на кладбище, 5-10 человек из мужчин пришли на похороны. В его сундуке нашли только денег 700 рублей (тогда один баран стоил 10-20 рублей), 5 пар нового нижнего белья. Сам же он перед смертью выглядел как нищий. Вещи и деньги взяла наша тётушка. Из этой семьи тоже никого не осталось.

Второй наш дядя Рауфходжа, прожил всего до 18 лет, умер от туберкулёза. Женат не был. Потомства не было, род прекратился.