Голодная степь История

Прислала Елена Морозова. Отрывок из воспоминаний о жизни и работе в Ташкенте чиновника Министерства земледелия Алексея Алексеевича Татищева. Сканировала из книги Татищев А.А. Земли и люди: В гуще переселенческого движения (1906-1921). – М.: Русский путь, 2001.

Кажется, через месяц после моего приезда ко мне зашел ин­женер Федор Федорович Толмачев, начальник работ по оро­шению северо-восточной части Голодной степи, и спросил, не интересует ли меня и Сахарова проехать в Голодную степь посмотреть участок, который инженеры думают оросить в первую очередь. Я, конечно, с готовностью согласился, и на следующий день мы выехали утром из Ташкента. Ехать поез­дом пришлось часа два или три, пока, переехав мост через реку Сырдарью, поезд остановился у станции Сырдарьинской, где мы вышли и встретили помощника Толмачева инженера Моргуненкова. Последний должен был с момента окончания работ взять в свое ведение эксплуатацию новой ороситель­ной системы и сделаться, таким образом, ближайшим сотруд­ником переселенческой организации. Нас посадили в авто­мобиль управления работ, и мы поехали по ровной степи, со­вершенно лишенной растительности, с смутными лишь кое-где следами когда-то бывшей здесь оросительной системы. Мест­ность была абсолютно ровною, и ехать можно было целиной; выбор пути определялся, впрочем, местами, где были мосты через основные распределительные каналы.

Проект, приводимый в исполнение Толмачевым, преду­сматривал орошение 45 тысяч десятин, но так как новый канал перерезал оросительную систему канала Николая I, проведен­ного в начале 90-х годов великим князем Николаем Констан­тиновичем, то часть воды пришлось уделить для удовлетворе­ния тех сел, которые великий князь основал, и 2000 десятин, оставленных самому великому князю в возмещение сделан­ных им затрат.

Необходимость обеспечить водою этих «старожилов» сильно изводила инженеров. Она осложняла их работу и за­метно понижала теоретическую прибыльность нового ороше­ния: «старожилы» и имение великого князя получали воду даром, тогда как новые переселенцы должны были выкупить стоимость оросительных сооружений, которая проектом оро­шения Голодной степи определена была, помнится, в 165 руб­лей с десятины.

По вопросу о стоимости орошения шли тогда горячие споры. Теперь, четверть века спустя и не имея под рукой ни­каких материалов, мне трудно восстановить в памяти все доводы, высказанные по этому поводу. Сторонники «старины» ссылались на дешевизну туземного орошения и находили голодностепский проект невероятно дорогим. Другие доказывали то же со ссылкой на орошение Мугани, начало которого обошлось во что-то вроде 20—30 рублей с десятины. Ошибка тех и других заключалась в том, что речь шла о разных вещах: туземное орошение обходилось дешево, потому что выполня­лось натуральным путем: рабочие не получали платы или получали ее в минимальном размере. Затем, головные соору­жения туземных систем были примитивны, но, стоя дешево в постройке, обходились дорого в эксплуатации, если учесть стоимость труда, который ежегодно вносило население в пе­риоды паводков, поддуживая и восстанавливая разрушенные насыпи. По проекту же голодностепскому, этот расход дол­жен был свестись к минимуму. Наконец, третье соображение: голодностепский проект вводил в хозяйственный оборот зем­ли, технически трудноорошаемые. Голодная степь оставалась мертвой пустыней по сравнению с густонаселенной Ферга­ной именно потому, что орошение ее встречало значительные трудности. Когда-то во времена, исчезнувшие из памяти люд­ской, она возделывалась. Но затем что-то произошло, вероятно, очередное нашествие кочевников — край опустел. А когда, столетия спустя, снова завязалась кругом жизнь земледельца, последний предпочел сосредоточить первое время свои тру­ды на орошении — более легкое — предгорий и не зада­ваться грандиозной задачей вывода из Сырдарьи большого канала на возвышенное плато Голодной степи. Пионером в эти дни явился великий князь, но и он захватил в свою систему лишь небольшую площадь. К тому же неизвестно, сколько денег он на это дело истратил: говорили о сотнях тысяч. Не ручаюсь, верна ли эта цифра. Что касается Мугани, то там орошение производилось путем массового «залива» обширных площадей, а не посредством широко разветвленной сети распределителей. Оросительные сооружения стоили срав­нительно дешево, но урожаи хлопка были значительно ниже туркестанских, а система «залива», создающая обширные вод­ные пространства, вела к широкому развитию малярийных за­болеваний.

С другой стороны, надо сознаться, что и голодностепская цифра в 165 рублей с десятины оказалась на практике далеко не достаточной. Первоначальный проект тоже не имел в виду доводить воду до участка каждого домохозяина, и когда было решено заселять Голодную степь исключительно русскими земледельцами, отводя каждому по 15 десятин, пришлось ас­сигновать в распоряжение Моргуненкова дополнительные средства на устройство этой «мелкой сети» второстепенных или, вернее, третьестепенных распределителей, подводящих воду к границам каждого 15-десятинного участка. Новоселам при­ходилось в этих условиях только устраивать мелкие канавы, непосредственно обслуживающие его поля. Необходимо еще сказать, что сети каналов, подводящих воду, соответствовала параллельная сеть коллекторов, собирающих излишки воды, не использованной полевыми культурами, и уводящих ее в степь. Роль этой сети коллекторов являлась особенно важной в первые годы, когда не вся площадь, охваченная проектом, была заселена, и по каналу пришлось гнать часть воды, излишней для нужд данного года.

Объехав площадь, намеченную им к орошению в пер­вую очередь, Моргуненков проехал затем в «тугайную» по­лосу реки Сырдарьи (тугай — пойма реки), где находились поселки, основанные великим князем, а затем, кажется, и к заканчивающему стройку головному сооружению. Поездка эта имела, так сказать, символическое значение: установить кон­такт между инженерами, оросителями степи, и переселенче­ской организацией, на которую возлагалось заселение вновь орошенных земель, так как в дальнейшем этим двум органи­зациям предстояло работать в тесном взаимодействии. Кро­ме того, Отдел земельных улучшений хотел официально полу­чить согласие других учреждений ведомства на начало оро­шения в данном месте. Помнится, тогда же Сахаровым было высказано предложение, приведенное потом в исполнение, о разбивке при станции Сырдарьинской поселка городского типа, который бы явился экономическим центром северной части вновь орошаемого района. Нижняя часть, естественно, тяготе­ла бы к уже существовавшему поселку при станции Голодная Степь, где находилась наша опытная станция, имение велико­го князя и где проектировалась постройка хлопкоочиститель­ного завода.

Работы по устройству мелких распределителей заняли все лето, Переселенческое управление тем временем устано­вило перечень хозяев, получающих землю в первую очередь. Почти все они принадлежали к числу людей, оставшихся в Туркестане после отбытия воинской повинности и успевших познакомиться с хлопковыми культурами. Кажется, в июле Моргуненков стал пускать по системе воду, чтобы смочить стенки каналов. Официальное же открытие канала, который получил название «Романовского», было назначено на 5 ок­тября, именины Наследника.

Открытие было очень торжественным. Из Петербурга приехал от нашего министерства князь Массальский, управ­ляющий Отделом земельных улучшений, но парадным гостем был военный министр Сухомлинов (прости Господи, мы тогда все подумали, зачем военный министр тратит время на поезд­ки, ничего общего с его ведомством не имеющие, и решили, что для получения «прогонов»).

Был, конечно, Самсонов, губернатор, и старшие чиновники всех ведомств Ташкента. Из Москвы приехал представитель биржевого комитета А.И. Кузнецов, игравший видную роль в хлопчатобумажной (текстильной) промышленности. Хозяевами являлись инженеры Управления работ. После молебна были открыты шлюзы головного сооружения, и сырдарьинская вода хлынула опять в канал. Конечно, это отдавало театральнос­тью, и было ясно, что в малых пределах система уже некото­рое время действовала, в частности в канале и до открытия шлюзов было уже некоторое количество воды.

После этого был торжественный завтрак в палатках, го­ворили речи и затем приглашенных на автомобилях провезли через всю степь к станции Сырдарьинской, близ которой уже начинали строиться новые засельщики степи.

Весной следующего, 1914 года местность, примыкающая к станции Сырдарьинской, была полна оживления. Все, что мож­но было, засеяно хлопком, и новоселы с восторгом смотрели на пышно разрастающиеся кусты хлопчатника. Семена для посева, кажется, были даны с наших плантаций, и первый же урожай был великолепный, давал почти сразу обогащение.

Надо, впрочем, сказать, что инженеров уже тогда смуща­ло громадное потребление воды новоселами, значительно пре­вышавшее все нормы, установленные на основании опыта ту­земного хозяйства. Количество поливов в течение вегетаци­онного периода, равно как количество воды, подаваемое во время каждого полива, значительно колебалось в разных час­тях Туркестана: в Андижанском уезде, горном и потому бо­гатом водой, число поливов доходило до семи-восьми в лето, но голодностепская опытная станция довольствовалась 4—5 поли­вами за лето, и эту систему предполагалось применять на вновь орошаемых землях впредь до более подробного освеще­ния этого вопроса гидромодульной частью Отдела земельных улучшений. Конечно, было ясно, что новые земли должны по­глощать в первый год несравненно больше влаги, чем земли, находящиеся издавна под культурами, и инженеры эксплуата­ционного отдела охотно увеличивали отпуск воды, тем более что имели ее в избытке. Но все же уже в 1914 году высказы­вались опасения, не вызовет ли усиленное потребление воды подъема солей из-под почвы.

Опасения эти всецело подтвердились в следующем, 1915 году. Вместо разросшихся кустов хлопчатника, которы­ми мы осенью 1914 года любовались на полях первых новосе­лов, поля эти являли самый печальный вид: почти вся поверх­ность была покрыта земляной коркой, густо пропитанной солью, и сквозь эту корку еле пробились чахлые растения хлоп­чатника. Сбор хлопка предвиделся ничтожный, и было ясно, что если не принять каких-либо решительных мер, то все наше голодностепское орошение становится под вопросом.

После долгих обсуждений вопроса со всеми причастны­ми лицами я созвал в августе большое совещание при Управ­лении земледелия, с участием переселенческих чиновников и почти всех агрономов и инженеров.

Прения были самими горячими и порой обострялись до крайности. Инженеры упрекали агрономов, что они не суме­ли показать новоселам, как надо пользоваться водой при оро­шении. Те отвечали инженерам, что корень зла — в недоста­точно развитой сети коллекторов (водоотводных канав). Го­лосования по целому ряду вопросов происходили чисто параллельно: когда правая сторона большого стола в моем кабинете (агрономы) вставала, сидела левая (инженеры), и на­оборот, и все усилия мои и Толмачева были направлены к тому, чтобы избежать обострения страстей. К счастью, здра­вый смысл и сознание, что важнее найти выход из положения, чем искать его виновников, превозмогло, и после двух или трех дней горячих прений был намечен ряд мер к исправле­нию земель, засолоненных при первых поливах, и к предотвра­щению подобных явлений в дальнейшем. Было решено вооб­ще, что орошению подлежат только земли, в которых процент­ное содержание солей (глауберовой и бертолетовой) не превышает на известной глубине определенного процента, что будет усилена сеть водоотводных канав и выработаны точ­ные нормы отпуска воды на поля.

Что касается исправления земель, успевших засолиться, то было признано, что наиболее целесообразным является ус­тройство на них дренажа, открытого или подземного (труба­ми). Но так как эта мера требовала большого расхода (быть может, 75 или 150 рублей с десятины), то агрономы высказы­вались за мелиорацию посредством посева люцерны, которая, затеняя почву, препятствовала бы новому поднятию подпоч­венных солей и дала бы возможность в течение двух-трех лет «промыть» засоленный поверхностный слой.

Проект «люцерны» оказался, однако, на практике неосу­ществимым. Были выработаны условия сдачи земель в арен­ду под посев люцерны на самых льготных условиях, но желающих не явилось, и, когда я вызвал в Ташкент заведующего оброчными статьями, чтобы обсудить с ним причину этой неудачи, он мне сказал откровенно: «Да какой же дурак, ваше превосходительство, пойдет на дело, где можно заработать 5 процентов на свои деньги, когда на хлопке всякий посред­ник может заработать 50 процентов на чужих деньгах». И действительно, для поощрения хлопковых посевов Москва (тек­стильщики) через посредство местных торговцев выдавала авансы под хлопок, так что фактически хлопковое хозяйство велось при чужом оборотном капитале. Да, кроме того, было неясно, в какой мере явится обеспеченным сбыт люцерны, если бы под эту культуру было сразу пущено много тысяч десятин.

В результате пришлось остановиться на мелиорации пу­тем дренажа. Если не ошибаюсь, новоселам были временно даны другие земли, а Переселенческое управление постави­ло в 1916 году опыты с разными способами промывки. Мне пришлось быть опять в Ташкенте осенью этого года, и я, конечно, поехал в Голодную степь, где был рад снова увидеть пышный хлопчатник на участках, где за год до этого была одна солевая корка. Правда, участок (кажется, в 150 деся­тин) был весь изрыт глубокими канавами, что сокращало его полезную площадь процентов на 10—15. Кроме того, затрата выразилась чуть ли не в более чем 100 рублей с десятины. Но даже и в этом случае общая стоимость орошения (и на этот раз вполне целесообразного) не достигала 300 рублей, тогда как в районе туземных селений орошение земли про­давалось сплошь и рядом по 400—500 и даже 600 рублей за десятину.

Не знаю, что сделалось с Голодной степью при большеви­ках, но не слышно, чтобы оросительные работы получили там дальнейшее развитие. Между тем проект, выполненный Тол­мачевым, был по идее лишь первой частью более обширного проекта, над которым работали две изыскательные партии: инженера Чикова (Центральная) и инженера Ризенкампфа (северо-западная часть Голодной степи), под общим руковод­ством инженера Шовгенова и его помощника Федорова.

Орошение предполагалось продвинуть верст на 80 к за­паду от линии железной дороги до границ песчаной пустыни Каракумы. Летом 1915 года Ризенкампф предложил мне по­ехать посмотреть его район. К сожалению, поездка кончилась не очень удачно. Выехали мы утром со станции Сырдарьинской в мощном автомобиле постройки Русско-Балтийского завода. Было нас шестеро, правил Ризенкампф. Поездка была рассчитана на полтора дня. В первое утро мы проехали до­вольно значительное расстояние и собирались уже повернуть на северо-запад, чтобы выехать к берегу Сырдарьи, где предпо­лагалось остановиться для завтрака. Кругом расстилалась степь, среди которой явственно белели длинные белые щупальца со­лончаковых оврагов. Одно из таких щупальцев перерезало нам дорогу. Ризенкампф начал сперва его объезжать, но, не доехав верст двух до начала оврага, где он уже сильно обузился, решил попробовать его пересечь, и наш автомобиль всей своей тяжестью оказался в вязком солончаке. Первую мину­ту все были ошеломлены, потом стали прикидывать, что де­лать. По карте выходило, что мы верстах в 70 от железной дороги и в 40 от Сырдарьи. Было около полудня: самый жар. Всего более смущал вопрос воды: с нами был бочонок воды для радиатора и бутылок двенадцать минеральной воды «нар­зан». После некоторых споров решили раскинуть палатки, закусить и лечь спать, с тем чтобы вечером, когда спадет жара, выработать план дальнейших действий. Кончилось все лучше, чем мы ожидали. К вечеру к нам подъехал киргиз, обещав­ший к утру привести товарищей вытаскивать автомобиль. Оказался невдалеке, не более версты, колодец с водой, солоно­ватой, но для чая пригодной. Ночь спокойно проспали, а с рассветом приехали два киргиза, вместе с которыми мы нача­ли процедуру вытаскивания. Поступили довольно остроумно: сперва вычистили жидкую грязь из-под колес, а когда автомо­биль лег кузовом, подвели под колеса сложенные наши поход­ные кровати. Затем, когда колеса стояли на твердом, то есть железе постельных ножек, очистили под кузовом и подвели подо все вместе большой брезент, служивший нам палаткой, после чего, дав задний ход машине, потянули автомобиль ве­ревками и благополучно его вытащили из солончака. К сожа­лению, было уже около 11 часов утра, а так как один из инже­неров должен был уезжать вечером, то пришлось вернуться обратно на Сырдарьинскую. Другой же оказии как-то потом не представилось, и так я остался не видевшим западной гра­ницы Голодной степи.

Вспоминается еще случай из моей голодностепской прак­тики. Основные работы по орошению управление Толмачева вело не само, а через крупного подрядчика инженера Чаева. Как-то осенью 1913 года ко мне пришел Моргуненков с пред­ставителем Чаева и последний объяснил, что закончил все работы и должен распускать рабочих. Между тем мелкая сеть (которая первоначальным проектом предусмотрена не была и на которую у Толмачева не было ассигновано средств) выполнена лишь на небольшом пространстве, хотя в эту ми­нуту и решено, что без предварительного устройства мелкой сети нельзя начинать заселение земель.

Поэтому он уполномочил меня сделать предложение: сдать Чаеву 3000 десятин в аренду на три года по цене, о которой условимся, и он за свой счет сделает всю мелкую сеть. Он знает, что собственной властью управление может сдавать земли только на один год, но удовольствуется моим обещани­ем дважды возобновлять годичный контракт. Но ответ про­сил дать немедленно, не позднее недели, так как иначе не может рисковать задерживать своих рабочих.

Положение было очень сложным. По закону земли Голод­ной степи должны были заселяться русскими переселенцами на особых условиях и сдача земель в аренду допускалась лишь в виде исключения на один год. С другой стороны, отка­зав Чаеву, я ничего не выигрывал бы: у Моргуненкова не было денег на проведение мелкой сети, и, следовательно, пло­щадь, о которой шла речь, 1915 год, во всяком случае, пропустовала бы, тогда как все наши стремления были направлены к максимальному увеличению хлопковых посевов. Кроме того, казна выгадывала бы стоимость мелкой сети, которая возлага­лась на арендатора и перешла бы через три года к переселен­цам. Запрашивать Петербург было некогда, надо было брать решение на себя. Переговорив с управляющим Контрольной палатой и, думаю, генерал-губернатором, я назначил цену в 15 рублей с десятины (по тому времени довольно высокую) и землю сдал. Чаев моментально поставил работы, провел мел­кую сеть и со следующего же года собрал богатый урожай хлопка. Казалось, все хорошо. Но в 1915 году, на второй год аренды, цена в 15 рублей была уже заметно ниже нормальной, так как в связи с войной сильно возросли цены на хлопок. Кто-то пожаловался, и вдруг я получаю из Петербурга теле­граммный запрос объяснить, как произошла сдача земли Чае­ву, ввиду резкого запроса в Государственной думе. Я подроб­но объяснил, как было дело, и если сдача была незаконна, то результатом ее было 3000 десятин под хлопком, которые бы иначе пропустовали.

Так как Глинка мне, безусловно, доверял, то он выступил и думал успокоить Государственную думу, которая во всяком случае, когда частные предприниматели зарабатывали боль­шие деньги, готова была заподозрить взяточничество со сторо­ны чиновников. Но, если не ошибаюсь, Кривошеин потом част­ным образом переговорил с Чаевым, и последний доброволь­но отказался от возобновления контракта на третий год. В убытке он не был, так как при высоких ценах, установившихся на хлопок во время войны, он свои затраты с лихвой окупил и не хотел ставить наше ведомство в трудное положение в связи с выяснившимся по этому поводу недоброжелательством Государственной думы.

Когда теперь вспоминаешь разные перипетии голодностепских событий моего времени, невольно встает в памяти фигура директора Опытной станции агронома Михаила Ми­хайловича Бушуева. Высокого роста, жгучий брюнет, он не­много напоминал Любатовича, но был более глубок и серьезен как работник. В отличие от других «опытников», он всегда подходил к вопросам с реальной, житейской точки зрения, и мнение его бывало всегда авторитетным. В горячую атмосфе­ру совещания 1915 года он вносил элемент задумчивости и спокойствия, и дело русского хлопководства было обязано ему очень многим. Как все туркестанские работники, живущие среди орошаемого района, он не избег местного бича — маля­рии, от которой страдал и сам, и его жена, и маленький ребе­нок. Но все интересы его были сосредоточены на его «стан­ции», и расстаться с ней, думаю, было бы для него немыслимо.

2 комментария

  • Фото аватара Елена:

    В нашем Аккурганском районе течет Хан-Арык (официально канал им. Моргуненкова, местные, впрочем говорят «канал Моргуненко»).
    Пыталась найти биографию Ф.П. Моргуненкова, фотографии… ничего нет. Выяснила лишь годы жизни, а фотографию обнаружила только его водоподъемной машины на канале императора Николая Первого. Такой удивительный человек о котором так мало известно!

      [Цитировать]

    • Фото аватара ОЛЬГА:

      В каких книгах можно найти посемейные списки первопосеоенцев в Голодну степь? Очень интересно, кпк жили, вели быт?

        [Цитировать]

Не отправляйте один и тот же комментарий более одного раза, даже если вы его не видите на сайте сразу после отправки. Комментарии автоматически (не в ручном режиме!) проверяются на антиспам. Множественные одинаковые комментарии могут быть приняты за спам-атаку, что сильно затрудняет модерацию.

Комментарии, содержащие ссылки и вложения, автоматически помещаются в очередь на модерацию.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Разрешенные HTML-тэги: <a href="" title=""> <abbr title=""> <acronym title=""> <b> <blockquote cite=""> <cite> <code> <del datetime=""> <em> <i> <q cite=""> <s> <strike> <strong>

Я, пожалуй, приложу к комменту картинку.