Легенды, имена, фамилии, явки…-5, финальная по счёту, но не завершающая тему… История Старые фото

Пишет Олег Николаевич.
Начало темы: Части 1, 2, 3, 4.

Глава первая.
Начиная эту тему я не ожидал, что она заведет меня в такой тупик, из которого я не смогу самостоятельно найти выхода, я сознательно затянул с финалом на достаточно неприличный срок, надеясь, что всё разрешится само собой… но этого не произошло…

Итак, обо всём по порядку. В Части 1 «Легенд, имен, фамилий, явок…» я обещал:

«…Прочитал я эти строчки, и что то меня насторожило… гладкость текста не состыковывалась с информативностью. И крамольной показалась сама мысль подправить красивые легенды Шелковичной улицы по фактам, иначе говоря, по именам, фамилиям, явкам, но попробуем…

…А дальше вообще начало заклинивать – попытался отыскать в сети фотографии Института шелководства – САНИИШ, образованного в 1929 году, и попал в самое гнездо вредителей и врагов народа. Что не имя, то вздрагиваешь: Эфроимсон, Струнников, Беляев, Астауров…

…Скромный шелководческий бизнес Великого Князя оказался в центре такого столкновения прогрессивных мнений сильных мира сего (правильнее – того, жутких 30-х годов) в лице верного сталинца товарища Лысенко и кучки отщепенцев, до которых пока еще не добралась карающая рука органов. И эта рука добралась до этого далекого города, САНИИШа и укрывавшихся в нём донкихотов…».
Что же происходило в те далекие годы в Ташкенте и какая сила защищала до поры до времени генетиков и прочих мухолюбов? Обратимся к первоисточникам – Владимир Павлович Эфраимсон, его интервью было частично опубликовано в журнале «0гонек». № 11 в марте 1989 года. Судьба Владимира Эфроимсона, легла в основу одной из сюжетных линий известного романа Людмилы Улицкой «Казус Кукоцкого»- (помните ближайшего друга Кукоцкого генетика Гольдберга):

«…За эти два месяца после выхода из лагеря как-то удалось договориться о том, что я поеду в Ташкент, в Среднеазиатский институт шелководства, на место Бориса Леонидовича Астаурова, который к тому времени переезжал в Москву. У меня были кое-какие соображения и идеи (изобретательские) по поводу шелкопряда и я имел готовую программу работ.
До меня в этом же институте работал Николай Константинович Беляев. Они вместе с Астауровым составляли великолепную упряжку первоклассных исследователей. Беляев был блестящим экспериментатором. Вклад Н.К. Беляева и Б.Л. Астаурова в советское шелководство неоценим…
В Ташкенте была создана прекрасная база с великолепными лаборантами, тщательно отобранными Астауровым. К сожалению, они через год разбежались. Я работал там по 16–18 часов в день. Ни о чем не думал, ничего не подозревал, не имея, к счастью, никаких знакомств в городе, и почти никуда не выходя с территории института, за исключением находившейся метрах в ста военной столовой, где я обедал, ужинал, забирал продукты на завтрак. О событиях 1936–1937 гг. практически не имел никакого представления, потому что тогда не читал газет, знакомых не имел и бешено работал…
Однако события шли своим чередом. К 1936 г. В Ташкенте собрался большой кворум ученых – Среднеазиатский государственный университет, несколько всесоюзных институтов. Они в совокупности представляли мощную научную организацию. Но так получилось, что в 1936 году я оказался единственным человеком в Ташкенте, который решительно выступил в защиту «менделизма-морганизма», уже тогда отвергаемого и втаптываемого в грязь. В 1937 г. в Тбилиси был арестован и расстрелян Н.К. Беляев. В том же году мне совершенно неожиданно объявили, что я снят с работы и что весь свой материал я должен сдать комиссии. Это было в августе 1937 г. Приказ содержал мотивацию: «Полная неэффективность работ на протяжении полутора лет».
Месяца через 2–3 после снятия, за которым последовало объявление меня врагом народа, я сел писать книгу по генетике и селекции тутового шелкопряда. Тогда же, в 1937 г., я ее и окончил. Однако, снятый с работы с порочащей характеристикой, я должен был еще полтора года искать работу, добиваться реабилитации, подвергаясь преследованиям лысенковцев…»

Путь еще одного академика в будущем Владимира Александровича Струнникова был отнюдь не гладким, а скорее тернистым. Изучению шелкопряда и страсти к генетике он не изменил ни разу, даже в годы, когда само название этой науки было вычеркнуто из лексикона, а ее приверженцев “сжигали на кострах”. Невзирая на запреты, он продолжал генетические исследования и преподавал опальный предмет в Ташкентском университете…

«…мы, студенты, добились перевода в Ташкентский сельскохозяйственный институт. Студенческая жизнь — очень голодная — продолжилась. Однако к четвертому курсу я разочаровался в шелководстве. Я мечтал о научной работе, а окончив институт, мог стать лишь агрономом, в лучшем случае — преподавателем шелководства. Будущее казалось туманным.
И именно на четвертом курсе произошло событие, которое предопределило мой путь в науке… Я понял, что у генетики большое будущее. Любовь, внезапно вспыхнувшая тогда к ней, осталась на всю жизнь.
Практику студенты проходили в Среднеазиатском научно-исследовательском институте шелководства (САНИИШ). В нем был создан отдел генетики и селекции, в котором группой гибридизации руководил Борис Львович Астауров. Там изучали мутагенез, вызванный ионизирующими излучениями, и активацию яиц тутового шелкопряда к искусственному партеногенезу и андрогенезу. Меня больше всего заинтересовала стимуляция неоплодотворенных яиц шелкопряда к девственному, партеногенетическому, развитию. Оказалось, что этой проблемой, помимо Бориса Львовича, занимались и другие выдающиеся биологи того времени, и особенно интенсивно — Николай Константинович Кольцов.
Все сложилось удачно благодаря Михаилу Ильичу Слониму, читавшему курс генетики в нашем учебном заведении. Он счел, что после окончания института я должен остаться на преподавательской или научно-исследовательской работе. Весьма кропотливые и сложные эксперименты я вынужден был проводить без Михаила Ильича (этим летом он лечился в Кисловодске, а вернувшись, приболел и не приходил в институт), сам решал все вопросы, даже те, что были давно решены, но я этого не знал…
…меня назначили на должность заведующего опорным пунктом САНИИШ. Было это в 1937 году. К счастью, вихрь арестов лично меня только обдал леденящим холодом. Как-то меня вызвали в кабинет директора, куда через некоторое время буквально влетел энергичный человек из НКВД и произнес единственное слово — “Где?”. Директор подвел всех присутствовавших к недавно вывешенной в коридоре стенгазете, в которой я занимался художественным оформлением. По требованию незнакомца мастер по оптическим приборам Шустерман, человек в летах и, на мой взгляд, положительный, начал невнятно что-то объяснять и показывать на нарисованное мной красное знамя на заголовке газеты. Оказывается, он углядел на знамени профиль Троцкого и донес в НКВД. Даже изощренный в поисках “компромата” человек из столь грозной организации не смог увидеть того, что заприметил мастер оптики. И мое “дело” не состоялось. Только позже я испытал настоящий страх… А Шустерман вел себя так, будто ничего и не случилось.
Но в нашем институте, да и других тоже, расправились со многими. Арестовали двух переводчиков с японского; профессора Э.Ф.Пояркова, который был доктором Парижского университета и к тому же ездил в Японию; Н.К.Беляева и Михаила Ильича. Он сидел в подвале Ташкентского НКВД. Видимо, его брат, Моисей Ильич Слоним, врач, лечивший местную партийную верхушку, хлопотал перед власть имущими за Михаила Ильича, и благодаря этому была создана Союзная комиссия по разбору его дела о вредительстве. Основные обвинения были до смешного нелепыми, например: “в целях вредительства М.И.Слоним перед взвешиванием коконов одной семьи (потомки одной пары родителей) выбраковывал единичные очень мелкие коконы и таким образом искусственно завышал общий вес семьи”. По законам вариационной статистики выбраковка “исключительных” коконов не только возможна, но и необходима. К сожалению, нашлись научные сотрудники, которые из страха перед НКВД подтвердили на заседании комиссии справедливость выдвинутых обвинений во вредительстве. Я был изумлен, когда эти же люди на моих глазах подобострастно поздравляли Михаила Ильича с освобождением…».

Маленький отрывок из последней прижизненно изданной книги Владимира Александровича Струнникова «Шёлковый путь» (2004, стр. 234). Всего один абзац:
«… Мне вспомнилось прекрасное осеннее утро выходного дня. Я вышел погулять на обширных тутовых плантациях, высаженных на земле бывшей дачи князя Николая Константиновича Романова, сосланного в Ташкент. В самом отдаленном конце плантации была расположена моя радиобиологическая лаборатория…».
В 1990 г. группе генетиков старшего поколения были вручены высокие правительственные награды за тот большой и особый вклад, который они сделали в развитие, сохранение и возрождение генетики и селекции, подготовку высококвалифицированных кадров в СССР. Среди награждённых был и академик АН СССР В.А. Струнников – ему было присвоено звание Героя Социалистического Труда с вручением Ордена Ленина и золотой медали «Серп и молот». В.А. Струнников скончался 9 декабря 2005 г.

Значение развития шелководства в Узбекистане в те годы было огромным – ведь это была не только гражданская, но и оборонная отрасль – шелк шел на изготовление парашютов…

Невозможно в небольшом объеме рассказать обо всех участниках исследований в САНИИШ… но всё таки некоторое представление о направлениях и участниках этих опасных в ту пору опытов мы получили. Познакомились мы и с братьями Слоним – ученым Михаилом Ильичем и врачом — терапевтом Моисеем Ильичем…

Продолжение следует…