Поход в оперу Искусство

Скопировано из журнала zuzlishka, помечено тегом «Ташкент», поэтому дает основания считать, что речь о нашем театре имени Навои. Хотя и так, без тега, все до боли узнаваемое…

Первый раз детская душа летит в оперу охотно.
Она доверчиво надеется увидеть клоунов, буратинов, пирожных и лимонад.
Она не ожидает всяких непостижимостей уму, громких звуков, протяжных криков, неуместного звона «литарвов» и других оглушающих орудий. Она не ожидает, что надо сидеть, как неживой, не смеяться и хлопать только со всеми.
Ну, что в носу ковырять — так это и на буратине бабушка не позволит, это даже и не осмелились бы.
Вы скажете, что меня опера не восхитила потому как пели не очень хорошо в провинции. Это неправда, они старались, пели громко и с выражением. Эта опера — само по себе нелогичное занятие: если надо что-то сообщить, то лучше быстро сказать, чем долго петь. И нечестно: все уже поняли и догадались, а делают вид, что не ожидали и несказанно удивлены. Или якобы не слышат, если, отвернувшись, поют. Но вежливо: ждут, когда другие допоют и не перебивают.

Давали «Eвгения Oнегина». Я с восторгом повторяла: дают Oнегина в опере. Я еще не знала тогда, какое всеобьемлющее значение примет это слово «дают»: срок, колбасу, пинка в зад, медаль на шею, и просто — во дают!
Мне заранее обьяснили, как там дело обстоит и в чем не согласны, и что потом. Я уже умела читать, и даже Пушкина. И даже обещала, как приду домой, сразу к Онегину приступить. За целое блюдечко вишневого варенья.

В общем, меня нарядили красиво, почистили белые парусиновые туфельки зубным порошком, было приятно топать, смотреть, как легкая пыльца порхает от них. Бабушка тоже нарядилась, у нее для театров и похорон была вышитая жакетка, надушилась и меня духами помазала за ушами. А дедушка долго подравнивал бородку как-у-ленина и «гластук» надел.

Музыка, конечно, хорошая была.
Сначалa долго играли просто так, а я свесилась на них в оркестровую яму. Это очень смешное слово «яма», в театральном случае — сгребная, для сгребания людей и музыки с ними, но мое остроумие не оценили. Так вот в этой яме не было никакой дисциплины, жевали, чесались. А дирижер так вообще опоздал. Ну потом выянилось, что это они настраивались, это еще не сама музыка была. Музыка в театре без дирижера не бывает.

Потом меня отогнали от ямы и уже играли с дирижером, но мне было видно, как они там в яме. Все равно некоторые чесались и дожевывали.
Очень скучно было пялиться на бархатный занавес.
Но потом все-таки раскрыли занавес и девушки сарафанах и в лаптях пошли рядком и запели. К ним присоединилась в туфельках и в ночной рубашке с кружевами певица узбекской внешности лица в соединенных над переносьем бровях. Потом еще народ подтянулся, мужчины в сапогах и шляпах, хотя на сцене было лето.
В общем, что и говорить, занятно было, но уж очень долго.
И страшно даже в один момент, когда Онегин Ленского убил. Я заранее поняла, что дело плохо и зажала уши. Бабушке это показалось неприличным и она стала мои руки от ушей отжимать. Она вообще испугалась, что я могу завизжать. Дедушка стал шипеть, чтоб от меня отстали, в этот момент Ленского-то и убили. И пели при этом. Ну ни фига себе, еще б сплясали!

Ну что еще сказать? В буфете прекрасно было, пирожные с вареничной пупочкой на креме, как я люблю. Лимонад.
Как бы сейчас сказали: клёво оттянулись!